«Столица уникальна многослойностью». Главный архитектор Москвы — о научной долине МГУ, «эффекте Зарядья» и реорганизации «Южного порта»

Москва представляет собой один из крупнейших мегаполисов мира. Здесь реализуются самые продвинутые и современные архитектурные проекты, делающие город неповторимым. Одновременно ведется работа по сохранению памятников культурного наследия и приспособлению их под современное использование. Куда стремится развитие облика нашего мегаполиса, и что строится в столице прямо сейчас? На этот и другие вопросы отвечает главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов в интервью с ИЦПМ.

ИЦ: Сергей Олегович, мы живем в динамично развивающемся городе, облик которого меняется на глазах. Какие знаковые архитектурные объекты, позволяющие назвать Москву продвинутым и современным городом, реализуются сейчас?

С.К.: Стоит начать с того, что город становится продвинутым далеко не только благодаря архитектуре. Современный мегаполис это и инженерные, и транспортные системы, и ландшафт. И говорить о том, что есть знаковая архитектура, которая делает Москву продвинутой и современной, было бы не совсем правильно. Есть ведь исторические города, даже брошенные, где есть шикарная архитектура, но при этом они не являются современными.

Архитектура не просто вмещает в себя разные функции: она создает качество жизни и представление о городе. Многие действительно в первую очередь оценивают архитектуру, которую видят, и по ней у людей складывается облик города.

Что делает Москву Москвой, современным городом? Уверен, что, не будь парка «Зарядье» или «Лужников», Москва не перестала бы быть продвинутой. Чтобы она перестала таковой быть, надо убрать пол-Москвы. Облик столицы определяют и музейные комплексы, такие, как Третьяковская галерея, медицинские и учебные кампусы, то есть тысячи объектов, которые наполняют город нужным уровнем разнообразия. Это то, чем город в принципе выделяется.

Есть такое клише, как эффект Бильбао. В этом испанском городе построен музей Гуггенхайма, и это как будто превратило Бильбао в другой город. Хотя там многое было сделано для преображения. Если говорить о Москве, когда мы сделали «Зарядье», был подобный «эффект Зарядья», потому что парк стал серьезным сигналом и качественным значком в обновлении архитектуры, взгляда на город и комфорта человека.

ИЦ: Сейчас ведутся работы по приспособлению гаража Мельникова под современное использование. Аналогичные работы идут в историческом здании бывших ремонтных мастерских Московско-Александровской железной дороги в Пресненском районе. Не помешает ли реорганизация таких объектов сохранить их историю, идентичность?

С.К.: Идентичность здания, конечно же, сохраняется. Главная проблема исторической архитектуры заключается в том, что современные инженерные системы туда плохо вписываются, поэтому возникает вопрос их сохранности. Но довольно новой приметой последних, скажем, 20-40 лет стала идея конверсии, переосмысления, второй жизни архитектуры.

На протяжении всей истории цивилизации люди довольно легко сносили старое и строили новое. Возьмем Санкт-Петербург: там сносилось огромное количество сооружений. Если зайти внутрь Исаакиевского собора, вы увидите там четыре макета. Актуальный собор — четвертый на своем месте. Это иллюстрация того, как люди относились к изменениям. Пришла новая идея – пришел новый собор. Старый снесли, потому что нужно было место под новый. Такова нехитрая цепочка мыслей наших предшественников.

Сейчас все стало сложнее: большая публичность, широкий доступ к информации у людей, дискуссии в онлайн-пространстве… Это хорошо, но это привело к новым сложностям и более кропотливой работе для специалистов. В каких-то случаях все равно приходится идти на снос, и получается, что с чьей-то стороны это выглядит как акт вандализма. Хотя, если присмотреться, происходит обычная замена старого на новое.  

На мой взгляд прекрасно, что проекты реставрации существуют и реализуются. Они, как правило, сложные, дорогие, и мы знаем примеры, когда очевидно снос обходился дешевле и проще, но, в силу общего тренда отношения к объектам наследия, в их сохранение, консервацию и дальнейшее применение вкладываются большие деньги.

Вообще в Москве очень много хорошего качества проектов переосмысления исторической застройки, предусматривающих их достройку, развитие, переоснащение и переоборудование. Москва сейчас в этом плане — один из мировых лидеров по качеству и сложности реализуемых проектов. Среди примеров — дом культуры «ГЭС-2», Северный речной вокзал, проект «Бадаевский», где идет восстановление сложнейшего, сильно поврежденного памятника, в который интегрируется новая коммерческая составляющая. Также идет реставрация «Дома-самолета» в Хамовниках, которым занимается частный инвестор: он создаст офисный комплекс, при этом сохранит большой объем конструктивистских сооружений. Оба гастромаркета «Депо» также являются  отличными примерами редевелопмента и приспособления исторических объектов.

Кстати, возникает вопрос: что ценнее в архитектуре конструктивизма: идея или материал? Ведь то была эпоха победы духа над материей, поэтому сооружения строились из черт-те чего, главной же оставалась задумка. Думаю, конструктивисты бы очень удивились, что мы так трясемся над сохранением материальной составляющей. Но при этом очень бы спокойно отнеслись к переделке их проектов с использованием новых технологий и материалов, поскольку в момент строительства они просто не могли сделать все так, как хотели.

Однако, если брать древние памятники, например, Парфенон или египетские пирамиды, там важен сам материал. Если эти сооружения разобрать и построить из новых камней, получится полная ерунда: ценен тот камень. Но архитектура меняется, особенно она изменилась с ХХ века, поэтому и подходы к ее реставрации или реконструкции должны быть несколько другими.

ИЦ: В крупных городах мира наблюдается стремление к экологичности и разумному потреблению — в том числе и в Москве. При создании зданий и сооружений используется большое количество стеклянных элементов, светопроводящий бетон и другие материалы. Расскажите, какими еще способами можно поддержать тренд разумного потребления в строительстве?

С.К.: Тема «зеленой» архитектуры довольно давно в моде, но в мире реализация этой концепции работает очень по-разному. Мы можем наблюдать волнообразное увлечение энергосберегающими технологиями, связанное, как правило, с ценой на нефть: когда она высокая, энергосбережение входит в моду.

В действительности оно не имеет ничего общего с экономией, потому что реализовать это, «пересадить» энергетику на ветер или на солнце, довольно затратно. И поиск баланса в этих вещах – одна из актуальных задач. Многие нормативы в строительстве, на мой взгляд, устарели: они зачастую заставляют нас быть неэкономичными. Есть перспективные темы, которые интересно развивать: применение новых материалов, например, деревоклееных конструкций, озеленение фасадов и кровель, но это большая работа, и процесс не будет революционным.

Мы в «Зарядье» провели эксперимент со «стеклянной корой», которая сама себя должна была поддерживать, установили солнечные батареи на крышах. Но системно это пока не изменило схему энергопотребления на всем объекте. То есть говорить о том, что мы готовы заменить традиционные способы стройки и энергообеспечения, потому что у нас появились новые знания и технологии, пока нельзя.

Я допускаю, что мода на экологичность может пройти, а тема питания от атомных станций и от нефти и мазута никуда не денется, так как она дешевая, отработанная и эффективная. Допускаю и то, что чистка выбросов окажется дешевле, чем применение каких-то новейших «зеленых» решений изначально. Понятно, что проблема изменения климата будет беспокоить нас не один год, но я верю, что будущее заключается не в экономии всего на свете или попытке уйти от традиционных энергоносителей, а в активном внедрении новых технологий по очистке, переработке и раздельному сбору мусора.

ИЦ: В городе появляется все больше объектов, выполненных в новейшем, урбанистическом стиле, например, башни на улице Куусинена, «парящий» ЖК «Бадаевский», 22-метровая арка в «ЗИЛАРТе» – перечислите другие подобные проекты, которые реализуются в Москве.

С.К.: Новейшим и современным является то, что делается в наше время. Если мы говорим о вещах более сложных — в Москве большой объем сложного высотного строительства. Также мы сейчас строим семь мостов, интересных и с визуальной, и с конструктивной, и с функциональной точки зрения. Потом такие проекты, как Большая кольцевая линия метро — они новейшие. С одной стороны, там много интересных станций, а с другой — проект сам по себе можно назвать инженерном чудом и грандиозным свершением. Много объектов на подходе — здание Национального космического центра, новый кампус Бауманского университета, научно-технологическая долина МГУ — конгломерат необычной архитектуры.

В целом мы стараемся делать наши проекты максимально интересными и актуальными, чтобы они отражали взгляды и технологии сегодняшнего дня. Тогда это будет не только полезно нам, но и важно для потомков. Вся архитектура, которая сегодня является памятником, в момент создания была актуальной. Наш принцип сегодня: мы не пытаемся никому подражать или что-либо копировать, но и не пытаемся предугадать, что будет через какое-то количество лет или десятилетий, чтобы не выглядеть смешными в будущем. Мы делаем то, что мы понимаем про архитектуру и про потребности сегодняшнего дня.

ИЦ: Одним из крупнейших «архитектурных» планов, которые планируется реализовать в столице, является реорганизация промзоны «Южный порт». В чем особенность этого проекта?

С.К.: Реорганизацию таких больших территорий в границах старой Москвы мы еще не проводили, хотя ЗИЛ на момент реализации был крупнейшим проектом. «Серп и Молот» тоже большая площадка, но «Южный порт» еще больше. То есть мы делаем очередной шаг вперед в плане масштаба.

Для сравнения: Москва-Сити расположена ближе к центру и изначально инфраструктура вокруг там была более развитой, соответственно, на входе этот проект был проще, чем «Южный порт». Он же требует и масштабного транспортного строительства (там появятся целые станции метро, территорию интегрируют в речные проекты), и большого объема жилой и коммерческой застройки. Этим проектом мы как бы открываем юго-восток для дальнейшего активного развития. Москва-Сити идет на запад от центра, направление и так престижное, дорогое и востребованное, поэтому было понятно, что капиталовложения окупятся. Юго-восток — традиционно не такое престижное и более сложное направление со всех точек зрения. Думаю, такой сложности вещей мы еще не создавали.

ИЦ: Сергей Олегович, как Вы считаете, в чем принципиальное отличие московской архитектуры от архитектуры других крупных городов мира?

С.К.: На мой взгляд, отличительной чертой является выраженность культурных слоев столицы. Многие города имеют цикличность развития, и у Москвы она сильно выражена. И на каждом витке успевал сформироваться свой уникальный слой, это заметно. По этой черте, как по кольцам дерева на спиле, можно отследить, что происходило. Отчасти потому, что Москва горела, была деревянной, на ней, как на сцене, происходили многие исторические события. Многие сооружения большими слоями уничтожались, как во время пожара в 1812 году, и создавались новые, и сразу в большом количестве. Это далеко не везде происходило в мире.

ИЦ: Сейчас в Новой Третьяковке проходит Ваша авторская выставка «Архитектура мира». Каков ее главный смысловой посыл? Можно предположить, что на многие работы Вы вдохновились обликом исторических сооружений. Вдохновляют ли Вас современные архитектурные объекты?

С.К.: Я специально не делаю одно и то же. Мне кажется, что проектирование – это одна сфера деятельности, а творчество, которым я занимаюсь, графика – немножко другое. Поэтому они разведены довольно далеко. Хотя я рисую очень много во время подготовки проектов, и можно сказать, что я рисую современную архитектуру. Просто здесь, в Новой Третьяковке, выставляется другое. И то, что в таком масштабе, в таком формате представлено, – это впечатления, созданные мною за практически всю жизнь: из путешествий по миру, моих наблюдений.

Для себя я сформулировал это как некий культурный код, который состоит именно из этих объектов. Экспозиционный проект был про впечатления, такой немножко театр архитектуры, шоу, полусон. Я стремился произвести впечатление на зрителя всем произведением этой выставки, не только работами и точно не только архитектурой, но и музыкой, и атмосферой вообще.

Сложно на будущее планировать, возможно, появится выставочная концепция, посвященная современной архитектуре. Я ведь все рисую, но так получилось, что эти работы связаны, в основном, с историей. И это не просто история, даже название экспозиции «Архитектура мира» придумано не зря. Например, изображение Триумфальной арки Септимия Севера в Риме. Это античность, которая лежит в основе архитектуры Ренессанса, а она, в свою очередь, — в основе архитектуры колониальной архитектуры Южной Америки, архитектуры Европы и России – это все один культурный код. Так что мои размышления, в том числе, про истоки настоящего.

ИЦ: Давайте немного вернемся в прошлое: в ХХ веке инженеры фантазировали на тему Москвы будущего, но ряд амбициозных проектов так и не были реализованы – например, Дворец Советов Бориса Иофана или «Летающий город» Георгия Крутикова. Осмеливается ли кто-то на создание таких претенциозных и даже фантазийных столичных проектов в наши дни?

С.К.: «Летающий город» и Дворец советов — они из совершенно разных сфер. Возведение Дворца Советов уже было начато. «Летающий город» же — это просто фантазия, на которую была мода, размышление о будущем.

Сейчас мы стараемся быть реалистами в плане реализуемости объектов и здравого смысла. Например, Дворец Советов был реализуем, просто строить некий символ режима, неимоверно затратный, предусматривающий снос Храма Христа Спасителя, возведение статуи Ленина — это даже по нынешним нашим меркам выглядит излишеством. Это гигантские траты различных ресурсов, поэтому проект реализован не был.

Сегодня, конечно, можно сказать, что мы не такие амбициозные, но мы стремимся к проектам, которые были бы более полезны людям, имели понятную функцию и экономику. Город будущего — это хороший город настоящего. То, что хорошо, грамотно и качественно сделано, уже идет в будущее. Любой памятник архитектуры, который потомки оценили и сохранили для себя, для создателей станет элементом «города будущего».

Я считаю, что фантазировать на эту тему даже вредно, потому что можно упустить что-то важное в настоящем. Лучше фокусироваться на задачах сегодняшнего дня, не сильно рефлексируя на тему прошлого и не сильно забивая голову на тему неизвестного будущего. Важно сегодняшний день стараться делать максимально качественным, приятным и счастливым для всех.

ИЦ: А если говорить о постсоветском периоде, какие архитектурные решения того времени вы можете назвать монументальными, а какие, на ваш взгляд, были не очень удачными? Были ли объекты, которые быстро пришлось ликвидировать по причине их неактуальности или изначально провального замысла?

С.К.: Такого, конечно, не было, ведь у каждой постройки есть функция, собственники, стоимость. Но преобразования идут, и некоторые объекты можно отнести к тем, которые продержатся долго. Ничего вечного нет, в том числе в архитектуре. Есть сооружения, которые будут сохранять первозданный облик длительное время, а есть те, которые подразумевают определенную скорость сменяемости.

Сложно даже спрогнозировать, что останется надолго. Ну, например, большие проекты в силу своего размера и сложности изменения вроде Москвы-Сити. Парк «Зарядье» как парк будет существовать долго, но, поскольку это отчасти арт-объект, он может преобразовываться. Такие комплексы, как «Лужники», существовали и будут существовать долго, мы уже их меняли, допускаю, что продолжим это делать.

Город — очень живой организм. Здесь реперные вещи не так важны, как те, которые умеют и готовы меняться, становиться гибкими. Вот сейчас придумывается проект реконструкции корпуса Новой Третьяковки. Как к этому относиться: как к плохому или хорошему? Я считаю, как к хорошему. Все в городе развивается, это нормально, ведь развивается человечество.

На мой взгляд, позитивное отношение к изменениям — важная часть монументальности. Я приветствую изменения. Человек меняется на протяжении всей жизни, его клетки обновляются, то же самое происходит и с городом. У нас нет задачи превращать каждый объект в памятник, который просуществует сотню лет, а лучше тысячу. Мы даже не формулируем таким образом задачи. Я считаю так: если сооружение хорошо работает сегодня, это круто. Если его можно легко преобразовать с учетом появляющихся технологий и запросов людей, тоже хорошо. Благодаря этому в будущем придать объекту другую функцию будет менее затратно. И мы спокойно относимся к тому, что и наша работа будет изменена.

Автор: Юлия Захарова